Насколько мы можем доверять совести адвентиста?
Лорен Сейболд | 6 мая 2018 |
Когда мне было десять лет, одно из вероучений адвентистов, которое, как мне казалось, было чрезвычайно ясным, говорило, что Адвентисты седьмого дня были и всегда будут (как я считал) отказываться от военной службы. Это была эпоха Вьетнамской войны, и я знал молодых парней – адвентистов, которые получили повестки, но служили не в качестве солдат, а медиками, некоторые даже шли добровольцами в спорную программу «белые халаты». Я живо помню офис призывной комиссии в городе Джеймстаун, штат Северная Дакота, где я зарегистрировался, когда мне исполнилось 16 лет. В течение нескольких лет, пока не закончился призыв во Вьетнам, в моем бумажнике лежала карта, которая идентифицировала меня как «1-А0», что означало, что я годен для службы в армии, но я буду служить как отказник по соображениям совести.
И я действительно был таким отказником, и остаюсь им. Я ненавижу насилие, хотя и признаю, что иногда оно необходимо. Я не прославляю войны и абсолютно не доверяю политикам, выступающим в поддержку войн. Люди спрашивают: «Но разве вы не хотите защитить свою страну, свою свободу и свой образ жизни?» Конечно хочу. Но мое недоверие к подогревателям ситуации еще больше, чем мой страх перед иностранной угрозой. Я никогда не понимал, каким образом крестьяне – солдаты из Вьетнама ограничивали мою свободу, и то, как закончился конфликт во Вьетнаме, ясно показало, что даже те, кто настаивал на необходимости сражений, поняли, что это бесполезная трата людских жизней.
Я считаю, что почти все войны (не все, но большинство из них) не нужны. Те, кто их развязывают – пожилые белые люди, которые не будут платить цену войны лично – прибегают к расплывчатому, но высоко эмоциональному понятию патриотизма. При этом за кулисами продвигаются дела о поставках военной техники и военных услуг. Я пришел к выводу, что последнее имеет столь же важное значение при призывах к войне, как и идеалистические причины.
В своей книге «Адвентисты седьмого дня и военная служба» Гэри Р. Конселл указал, что конец американского военного проекта в начале 1970-х годов стал началом расставания со статусом отказников по соображениям совести. После того, как военный призыв был отменен, возникли аргументы, что Адвентисты седьмого дня больше не будут идти против своей совести, потому что никто не будет привлекать к службе не желающих держать в руках оружие. В 1972 году Исполнительный Комитет Генеральной Конференции проголосовал за то, что брать или не брать в руки оружие – дело личной совести человека, и, согласно исследованию Конселла, в то же время церковь перестала воспитывать молодежь как людей невоюющих.
Откуда мы взяли понятие о том, что мы следуем всем десяти заповедям? Что произойдет, если в США вновь будет восстановлен призыв и адвентисты вновь захотят стать отказниками по соображениям совести: не станет ли это сложнее из-за того, что сегодня мы не обращаем на это внимание? И в чем смысл отказа церкви от инвестирования в компании, которые производят вооружение и военные товары, если мы не до конца уверены, является ли убийство действительно неправильным поступком, и даже не выражаем по этому поводу официальную позицию?
Моя жена рассказала мне, что, когда она была еще в подростковом возрасте, ее испаноговорящие родители предстали перед судьей, чтобы завершить получение американского гражданства. Она перевела им Клятву верности. Ее родители – адвентисты остановили ее на строчке: «я буду носить оружие для защиты Соединенных Штатов, когда это потребуется по закону», и сказали, что они не смогут этого сделать. Судья тотчас же спросил: «Вы – Адвентисты седьмого дня?» Затем он просто вычеркнул строчку и продолжил без дальнейших обсуждений.
Иными словами, отказ от военной службы был убеждением, которое уважали, и которое создавало репутацию нашей адвентистской идентичности в течение полутора веков [1]. Моя совесть говорит мне, что я должен придерживаться этого пути и дальше.
Я обнаружил, что старейшина Тед Вильсон говорил о службе в армии в статье журнала Адвентистский мир в 2104 году тоже на языке личной совести. «Таким образом, хотя официальная позиция, которой придерживается Церковь, это неучастие в военных действиях, т.е. отказ от прохождения военной службы и ношения оружия по идейным соображениям, все же решение по поводу того, служить или не служить в армии и носить оружие, остается на совести каждого отдельного человека».
К моей радости, большая часть статьи, поддерживала нашу традиционную позицию в отношении неучастия в военных действиях – и я благодарю за это старейшину Вильсона. Он стоит за мир, и Адвентисты седьмого дня должны быть людьми, которые исцеляют других людей, а не уничтожают их.
Но выражение «совесть каждого отдельного человека» произвело небольшой горный обвал в моей голове.
В каком-то смысле, любой выбор зависит от совести отдельного человека. Действовать по совести означает большее, чем следование импульсу, но это действие сложно определить. По вопросу, о котором мы говорим в этой статье, религиозный лидер может лишь обучать вас, но, в конце концов, решение придется делать вам самим.
(Являясь кем-то вроде религиозного либертарианца, я бы предпочел, чтобы церковь позволила Святом Духу руководить людьми в тех областях, которые мы склонны ограничивать правилами: что мы вкушаем, во что одеваемся, отношения, в которые мы вступаем, то, как мы храним субботу. Вы не сможете предотвратить грех правилами, и слишком много мелких правил лишь выхолащивают понимания людьми, что такое грех).
К сожалению, я вынужден согласиться со старейшиной Вильсоном в том, что, хотя отказ от участия в военных действиях является исторической позицией Церкви Адвентистов седьмого дня, (что я так ценю), но война – это такое событие, при котором я или моя церковь не можем объявить грехом чужое решение служить в армии, даже обладая пониманием христианской морали.
Поэтому я думаю, что мы со старейшиной Вильсоном одинаково относимся к вопросу об участии христиан в войне. Мне интересно другое. Почему он дает моей совести свободу в том, чтобы выбирать, служить ли мне в армии, но в других областях он, кажется, наступил на нее и занял не просто роль учителя или призывающего голоса, но того, кто навязывает мнение.
Например, почему он потратил столько личного авторитета и энергии нашей организации на то, чтобы женщины не были рукоположены? Он дает человеку свободу совести поднять оружие и стрелять во врага, но когда талантливая женщина говорит: «Я была призвана Богом и хотела бы, чтобы мне было дано полноценное право проповедовать в церкви», – он говорит: «Извините, но это невозможно». (Причем убийство рассматривается в 10 заповедях, а рукоположение – нет). Когда Унионы и Конференции чувствуют влияние Святого Духа, чтобы признать, что пасторы – мужчины равны пасторам – женщинам, он разрабатывает на совещаниях стратегии, которые поставили бы этих лидеров на место.
Кто-то может сказать, что я сравниваю яблоки и теннисные мячи. Отказ от военной службы – это личный выбор, говорят они, а женщины на служении – это выбор организации. Я признаю, что церковь, похоже, сделала такое различие. Но я этого не делаю. Если одно – дело личной совести человека, то почему бы и другому не быть тем же?
По крайней мере, часть того, что меня интересует – это роль старейшины Вильсона в этих вопросах. Я утверждаю, что он сыграл важную роль в формировании позиции организации по поводу рукоположения женщин. Старейшина Вильсон не был незаметным модератором в нашей предположительно представительской, пресвитерианской системе – он продвигает свою точку зрения. Хорошей демократии требуются лидеры, которые ценят демократичность, но старейшина Вильсон запускает механизм церковного аппарата в свою пользу, что несколько не демократично. Под маркой церковного единства он пытается обеспечить подчинение штаб-квартире церкви, несмотря на географические и культурные различия, по крайней мере, в том, что он считает важным. (Он также почему-то решил не вмешиваться в одну проблему морально-этического плана, хотя многие считают, что он должен был это сделать. Но это вопрос, который мы обсудим в другой раз). Хотя это будет так же невозможно доказать, как вмешательство России в результаты выборов в Америке в 2016 году, но я считаю, что политические маневры старейшины Вильсона привели к голосованию против рукоположения женщин в 2015-м. Если это было так, то он не только попрал совесть призванных Богом женщин, но и совесть большинства членов церкви.
Учитывая авторитетность мнения, которое он насаждает, кажется справедливым сравнить его лидерство в одном и другом вопросах. Свободу, которую он предоставляет некоторым для защиты себя и своей страны, он не хочет давать тем, кто желает, чтобы женщины были рукоположены.
В информационном бюллетене Генеральной Конференции за май 2017 года доктор Фрэнк Хазел, похоже, утверждает, что вы можете полагаться на свою совесть только до тех пор, пока не заговорит церковь. «Но как нам относиться к церкви – и особенно к решениям, принятых на годичных совещаниях, или же когда Всемирная Церковь собирается на сессии Генеральной Конференции, если они противоречат чьем-то личному мнению, основанному на голосе совести, по этому вопросу?» – спрашивает доктор Хазел. Он не устраняет совесть – на самом деле он придает ей большое значение – но он предупреждает, что ей нельзя полностью доверять. «Грех может разрушить совесть так, что голос нашей совести может исказиться или даже извратиться». Что же нам тогда делать? Подразумевается, что должны подчиниться церкви. «От меня ожидается, что я буду представлять церковь, которую я люблю, даже если я не чувствую согласия с каждым решением, которое церковь принимает».
Можно ли прочитать это таким образом, что те, кто считают, что женщин можно рукополагать, имеют искаженную и извращенную совесть, которая должна быть исправлена следованием решениям церкви? Сравните, какой контраст виден здесь с тем доверием, которое церковные лидеры возлагают на совесть тех, кто предпочитает использовать оружие против врагов на войне.
Некоторые говорят, что нужно собраться вместе и изучать проблемный вопрос, пока мы не придем к единодушию. Работа Комитета по изучению богословия рукоположения показала нам, что достичь согласия путем голосования практически невозможно, особенно, когда исследование возглавляет лидер. Мы так тщательно смешивали религию с верой – например, римско-католические преставления о единстве деноминации, которые продвигали наши лидеры, – что надежда на достижение комфортного богословского согласия очень призрачна.
Однако то, что мы можем сделать, вновь перепосвящает нас свободе совести отдельной личности.
Можно было бы утверждать, что сейчас самое лучшее время для того, чтобы возобновить приверженность адвентистов отказу от участия в военных действиях. Мы могли бы считать всю нашу историю аргументом в пользу ненасилия, в противовес отряду американских христиан, которые боготворят оружие и делают патриотизм видимой стороной своей веры. Но я боюсь, что этот поезд уже ушел. Допустим, что на практике, если не на официальном уровне, мы больше не поддерживаем понимание всей деноминации, что нужно выступать против насилия и участия в военных действиях. Когда мы оставляем это решение совести людей, мы теряем голос нашей деноминации в защиту пацифизма и ненасилия, который мы когда то имели.
Но, возможно, мы могли бы сделать другое: мы могли бы предоставить ту же самую свободу совести, которую мы признали в отношении отказа или участия в военных действиях, вопросу рукоположения женщин.
Давайте полностью поддерживать отказ по зову совести тех людей, которые считают, что женщины не должны рукополагаться: если вы выступаете против служения женщин, вы не должны рукополагать женщину, быть рукоположенной, если вы сама женщина, и вы должны иметь полную свободу перейти в ту общину, где пастор – не женщина. Мы будем защищать ваше право, чтобы пастор – женщина не крестила вас, не вела вашу свадьбу или ваши похороны.
Но тогда позвольте и нам рукополагать женщин, которым Святой Дух дал дар полноценного служения.
Если наша церковь может позволить совести отдельных людей выбирать, бросать ли на врагов бомбы, или открыть в них огнестрельный огонь, или заколоть их ножом, то я не вижу причин, по которым она не может позволить женщинам, которых ясно к этому призвал Бог, стоять за нашими кафедрами.
[1] Отказом служить в армии настолько пренебрегали, что многие из нас теперь совершенно не знают о его долгой истории в нашей среде. Я встречал молодых адвентистов, которые считают это теологической новинкой или пережитком антивоенного движения вьетнамской эпохи. Но шестая заповедь обсуждалась в применении к гражданской войне в 1850-х гг., вскоре после Великого Разочарования, и в 1863 г. Дж.Н. Эндрюс отправился в Вашингтон, округ Колумбия, чтобы официально проинформировать военачальников о доктрине отказа от армейской службы недавно организованной деноминации. Адвентистские лидеры поняли, что если они хотят, чтобы другие уважали их соблюдение заповеди о субботе простым и буквальным образом, им нужно проявлять постоянство в соблюдении простого и буквального языка всех заповедей. Эта доктрина использовалась призывниками-Адвентистами седьмого дня во время Гражданской войны, во время обеих мировых войн, и в Корее и Вьетнаме. История адвентистского пацифизма необычайно хорошо изложена в статьях Джинджер Хэнкс Харвуд и Дугласа Моргана в журнале Journal of Adventist Education. Мне кажется невероятным видеть сейчас, как отвергают и игнорируют отказ от службы, и я боюсь, что придет день, когда мы пожалеем о своем пренебрежении таким жизненно важным библейским учением.
Лорен Сейболд – пастор и исполнительный редактор Адвентист Тудей.
Чтобы прокомментировать, нажмите здесь